Фаина Раневская — пожалуй, самая удивительная актриса советской эпохи. Ей почти не доставалось главных ролей ни в театре, ни в кино, но персонажей второго плана она играла так, что ее имя знала вся страна. И даже те, кто никогда не видел ее на экране, наверняка знают афоризмы, которыми стали многие ее остроумные, хлесткие и едкие высказывания на самые разные темы. Какой была судьба легендарной артистки, почему ее считали безумной, и что она думала о политике, сцене и любви, рассказывает «Лента.ру» в материале из серии «Жизнь замечательных людей».
Москва, Кремль. На торжественный прием собралась советская творческая интеллигенция. В числе приглашенных — актриса Фаина Раневская, известная своими комедийными ролями и тем, что за словом она в карман не лезет. Предполагается, что великая жанровая актриса будет развлекать своими прославленными остротами всех присутствующих, однако по неизвестной причине она не в настроении и угрюмо молчит.
— Мне кажется, товарищ Раневская, что даже самому большому в мире шуту не удалось бы вас рассмешить, — разочарованно бросает ей какой-то функционер.
— А вы попробуйте, — парирует Раневская.
В разных вариациях этого анекдота в роли функционера появляются разные персонажи — от Брежнева до Сталина, но, скорее всего, история эта — вымысел, как и многие другие высказывания, приписываемые Раневской. «У нас в театре сумасшедшая конкуренция среди дураков и бездарностей. Думаю, не только у нас и не только в театре». «Если провал есть, а виноватых нет, их надо назначить». «Театр жив, пока на сцене "Три сестры", а в зале толпа народа. Вот если будет наоборот, тогда конец», — какие конкретно фразы действительно произносила артистка, а какие пристали к ее фамилии уже без ее участия, сейчас определить непросто. Но правда в том, что Раневская со своим язвительным остроумием могла дать фору любому современному стендап-комику.
Но жизнь ее комедией не была. Раневской довелось жить и творить в самый тяжелый период в истории страны.
Фанни Гиршевна Фельдман — настоящее имя Раневской — родилась летом 1896 года в Таганроге. В семье были еще четверо детей: дочь Белла и три сына — Яков, Рудольф и Лазарь. Последний скончался во младенчестве, когда Фанни было всего пять лет. Об этой потере Раневская впоследствии вспоминала так: «Умер маленький братик, я жалела его, день плакала. И все-таки отодвинула занавеску на зеркале — посмотреть, какая я в слезах». По ее словам, именно тогда она впервые почувствовала себя актрисой.
Фельдманы были не последними людьми в городе. Гирш Хаимович, помимо того, что был старостой синагоги и председателем еврейского благотворительного общества, владел химической фабрикой по производству сухих красок, несколькими домами и большой дачей, а также складами, магазинами, нефтяными промыслами. У успешного фабриканта и купца был даже собственный пароход.
С детства Фаине ни в чем не отказывали. Фельдманы жили на широкую ногу, летние месяцы проводили в Европе — Швейцарии, Италии, Франции. Будущая актриса получила обычное для девушки из обеспеченной семьи образование: училась в Мариинской женской гимназии, а дома занималась музыкой, пением и иностранными языками. Фанни тянуло на сцену, и с 14 лет она посещала частную театральную студию.
Впрочем, нельзя сказать, что детство будущей актрисы было совсем безоблачным. Домочадцы не слишком хорошо ладили, и сложнее всего уживалась с близкими чувствительная и легко ранимая Фаина. Отца она не любила и даже побаивалась, зато души не чаяла в матери, от которой унаследовала любовь к искусству и артистичность. Когда девушка объявила семье о желании стать актрисой, немудрено, что поддержала ее только мать. Гирш Фельдман был категорически против.
Однако упрямую и самостоятельную Фаину было не остановить. «Господи, мать рыдает, я рыдаю, мучительно больно, страшно, но своего решения я изменить не могла, я и тогда была страшно самолюбива и упряма. И вот моя самостоятельная жизнь началась… Простые люди только могли мечтать о театре, а взбалмошные сыновья и дочери обеспеченных родителей, вроде меня, стремились зачем-то попасть на сцену — с жиру бесились, как сказал бы наш дворник, а у моего отца был даже собственный дворник, не только пароход», — вспоминала актриса.
С небольшим чемоданом Фаина отправилась в Москву — поступать в театральную школу. Деньгами мать обещала помочь, если все пойдет совсем плохо. Только вот и у Фельдманов к тому времени дела обстояли не слишком хорошо: на дворе был 1915-й, и уже год шла надломившая Российскую империю война.
Фаину не приняли ни в одно актерское училище. Театры один за другим давали ей от ворот поворот. С огромным трудом ей удалось устроиться в частную театральную школу, но и ту пришлось бросить — денег на оплату учебы не хватало. Единственная халтурка, которую ей удалось отыскать, — подработка в массовке цирка — приносила копейки и была нерегулярной.
Неужели начинающая актриса была настолько бездарна? Едва ли. По воспоминаниям современников, театральные режиссеры, наоборот, пасовали перед ее неуемной энергией. Владимир Немирович-Данченко из Художественного театра (и не он один) после разговора с ней вполне искренне счел молодую еврейку безумной. И не принял ее к себе.
Впрочем, Художественный все равно занял важнейшее место в жизни Фаины. А худрук театра Константин Станиславский вполне попадал в категорию, как сказали бы сейчас, краша Раневской (впоследствии она называла себя «выкидышем Станиславского»). Она восхищалась им издали, из зрительного зала, хотя однажды неловко пыталась догнать его на улице. Бежала за его пролеткой и кричала: «Мальчик мой дорогой!» А великий актер смотрел на сумасшедшую девицу добрыми глазами и смеялся.
Жизнь Раневской в ее редких биографических зарисовках полна красивых и драматичных историй, будто сошедших со страниц душещипательного романа. Одна из них связана с псевдонимом, который прославил актрису. Осенью 1915-го, оказавшись в Керчи в поисках театральной работы, она выходила из банка с деньгами, которые мать тайно от отца отправила ей на пропитание. В разговоре со спутником она совсем забыла о пачке купюр в руках. Порыв ветра вырвал их и разнес по улице. «Денег жаль, зато как красиво они улетают», — сказала Фаина. «Да вы Раневская, только она могла так сказать!» — поразился ее собеседник.
Чехов был любимым драматургом Раневской. Поговаривают, что театральная сцена начала манить ее именно после знакомства с его «Скучной историей», которую Фанни прочитала в восьмилетнем возрасте. Вообще, с книгой Фаина практически не расставалась. Как и с сигареткой, зажатой в пальцах.
Шажок за шажком, роль за ролью, и худо-бедно Фаина все же стала регулярно выходить на сцену. Помогло попечительство артистической семьи Гельцер. В балерине Екатерине Гельцер Раневская обнаружила родственную душу — они сдружились моментально и дружили без малого сорок лет.
Играла артистка в основном в частных провинциальных антрепризах — Москву пришлось оставить, чтобы не умереть с голоду в этом дорогущем городе. Тем временем грянула революция. Раневская тогда выступала в Ростове-на-Дону в частной антрепризе Павлы Вульф, еще одной своей подруги и наставницы. Голодные годы Гражданской войны Фаина провела в Крыму, который еще несколько лет оставался под контролем белых.
«В Крыму в те годы был ад. Шла в театр, стараясь не наступить на умерших от голода. Жили в монастырской келье, сам монастырь опустел, вымер — от тифа, от голода, от холеры. Сейчас нет в живых никого, с кем тогда в Крыму мучились голодом, холодом, при коптилке», — вспоминала об этих нелегких временах актриса.
Впрочем, несправедливо было бы этот период жизни Фаины назвать безоговорочно темным. Именно в это время она сблизилась с поэтом Максимилианом Волошиным, который ввел ее в круг коктебельской богемы. Молодая Раневская оказалась в атмосфере свободы мыслей, нравов, поведения — возможно, именно этот период сформировал ее мировоззрение и непокорный характер.
Отец Раневской новую власть принимать напрочь отказался — уже в январе 1918 года он погрузил семью на свой пароход и отправился по Черному морю на Запад. Раневская знала, что еще долго не увидит родных, но осталась в России, чтобы следовать своей мечте.
«Не подумайте, что я тогда исповедовала революционные убеждения. Боже упаси. Просто я была из тех восторженных девиц, которые на вечерах с побледневшими лицами декламировали горьковского "Буревестника", и любила повторять слова нашего земляка Чехова, что наступит время, когда придет иная жизнь, красивая, и люди в ней тоже будут красивыми. И тогда мы думали, что эта красивая жизнь наступит уже завтра», — вспоминала она.
Но мечты никак не сбывались. Из-за неконвенциональной внешности Фаине доставались лишь второстепенные комедийные роли, с которых артистку к тому же часто снимали, предпочитая ее более симпатичных коллег.
С 1919 по 1923 год они с Павлой Вульф работали в Театре актера в Симферополе — в 1920-м он стал Первым советским театром в Крыму. А затем понеслось: Театр Московского отдела образования, Бакинский рабочий театр, Архангельский драматический, Смоленский, Сталинградский…
Затем Раневской удалось осесть в Москве. Ее взяли в Камерный театр Таирова. Александр Яковлевич навсегда остался любимым режиссером наконец-то нашедшей свое место актрисы. Вульф, верную подругу Фаины, взяли в Театр Красной армии.
В 1934 году Раневская дебютировала в кино, сыграв госпожу Луазо в картине Михаила Ромма «Пышка» по повести Ги де Мопассана. А еще через несколько лет она исполнила роль, которая сделала ее знаменитой на всю страну.
Сюжет о поисках девочки, ушедшей из дома и отправившейся гулять по московским улицам, поэтесса Агния Барто и актриса Рина Зеленая придумали во второй половине 1930-х. У обеих на тот момент совершенно не было опыта сценарной работы, но их «Подкидыша» сразу утвердили на «Мосфильме». Режиссером назначили Татьяну Лукашевич, съемки прошли в 1939-м.
Реальная история легендарной фразы, которую героиня Раневской произносит в «Подкидыше», обросла таким количеством версий, что невозможно разобраться, какая из них правдива. Одни говорят, что сакраментальное «Муля, не нервируй меня» придумали не сценаристки, а сама Раневская, обратившись к кому-то в перерыве между дублями. Иные логично приписывают авторство реплики Барто и Зеленой. Впрочем, учитывая, сколько крови фразочка попортила впоследствии именно Раневской, ее справедливо было бы назвать главной сочинительницей.
В кино Раневская играла не так часто, как в театре, объясняя боязнь сниматься в плохих фильмах емкой фразой, тоже ставшей крылатой: «Деньги съедены, а позор остался». Позором, возможно, она считала ту неловкую народную славу, которую приобрела благодаря комедийным эпизодическим ролям. После выхода на экраны «Подкидыша» ее иначе как Мулей (хотя Мулей была вовсе не ее героиня, а персонаж Петра Репнина) прохожие не называли.
Збигнев Войцеховский в книге «Раневская, что вы себе позволяете?!» описывает, как Фаина, в ответ окружившим ее на улице детям, которые, не смолкая, кричали в лицо актрисе ее коронную реплику, предложила им: «Пионэры, возьмитесь за руки и идите в жопу!» Второй раз, по его словам, Раневская то же самое посоветовала тимуровцам, изъявившим желание «взять шефство» над одинокой артисткой.
Когда грянула Великая Отечественная война, Раневская, как многие артисты, эвакуировалась в Ташкент. Там она познакомилась и накрепко сдружилась с Анной Ахматовой.
Ахматова к началу Второй мировой войны уже многое перенесла. Ее сын Лев Гумилев был сослан в лагерь в 1938-м, сама она находилась под наблюдением НКВД и в тот же период рассталась с критиком Николаем Пуниным, с которым прожила 15 лет. Из осажденного Ленинграда в Ташкент ее привезли совсем больной.
Жизнь в эвакуации была непростой, но Раневская много снималась, выходила на сцену. Она жила с любимыми Вульфами — Павлой, ее дочерью Ириной и маленьким сыном Ирины Алексеем, которого Фаина Георгиевна называла своим эрзац-внуком. А самым близким ее другом на несколько лет стала великая Ахматова.
В 1944 году могла случиться самая серьезная роль в карьере Раневской: Сергей Эйзенштейн пригласил ее пробоваться на Ефросинью Старицкую в «Иване Грозном». Но в итоге эту роль в фильме сыграла Серафима Бирман. Считается, что дурную службу Раневской сослужило ее еврейское происхождение. Бирман, в отличие от нее, по документам значилась молдаванкой, а решение об утверждении на роли принимал не Эйзенштейн, а министр кинематографии. Раневская страшно расстроилась и обиделась на режиссера. В кругу общих знакомых она кричала, что «лучше кожей со своей задницы будет торговать, чем сниматься у Эйзенштейна».
«Как идет торговля?» — вскоре написал ей в открытке великий режиссер. Их тесная дружба после этого не закончилась, о чем говорят хотя бы многочисленные рисунки, которые Эйзенштейн оставил Раневской на память.
В кино актриса снималась редко, но зрители приходили в восторг даже от коротких ее ролей. Роза Скороход в «Мечте» Ромма, мачеха Золушки в фильме-сказке 1947 года — представить другую актрису в этих образах невозможно. Схожим образом складывалась ее судьба в театре: Раневской доверяли характерные второстепенные роли, в которых она тем не менее оказывалась самым харизматичным человеком на сцене.
В конце 1940-х актриса поступила в Театр имени Моссовета. Здесь она служила дольше всего — в общей сложности 27 лет, но этот театр стал для нее самым ненавистным местом на планете. «Терплю невежество, терплю вранье, терплю убогое существование, терплю и буду терпеть до конца дней. Терплю даже Завадского. Наплевательство, разгильдяйство, распущенность, неуважение к актеру и зрителю», — так описывала этот театр Раневская.
Главный режиссер и художественный руководитель театра Юрий Завадский, тогда уже бывший муж Ирины Вульф, чаще других удостаивался классических колкостей Раневской, которая не признавала в нем ни таланта, ни какого-либо авторитета. Он был ее недругом, над которым она бесконечно подтрунивала. Завадский отвечал взаимностью, делая немало для того, чтобы в театре Моссовета Фаине сладко не жилось. О главных ролях и речи быть не могло. В народе ходит байка, что во время очередной перепалки режиссер закричал актрисе: «Что вы делаете! Вы топчете весь мой замысел!»
«То-то у меня такое чувство, будто я в говно вляпалась!» — ответила Раневская.
Долго в театре Моссовета Раневская не продержалась: в 1955-м после очередной склоки она покинула театр Моссовета. Несколько лет она служила в Театре Пушкина, бывшем Камерном, где когда-то начинала свою театральную карьеру при легендарном Таирове. Но в 1963-м, оставшись без значимых и новых ролей, ушла и оттуда. Вскоре, однако, от столь ненавидимого ею Юрия Завадского получила предложение вернуться в Театр Моссовета. И с тех пор играла там до глубокой старости. «В нынешний театр я хожу так, как в молодости шла на аборт, а в старости рвать зубы», — говорила при этом она.
Последние десятилетия жизни увидеть Раневскую можно было только на сцене. Кинематограф, роли в котором она переживала столь болезненно, она оставила еще в 1960-х, но впоследствии принимала участие в озвучании мультфильмов. В частности, подарила голос легендарной фрекен Бок в мультфильме о Карлсоне. А в 1976 году ее острый язык снова вписал ее в историю: получая орден Ленина из рук Леонида Брежнева, она не смогла не съязвить, когда генсек осмелился поприветствовать ее старой доброй Мулей.
Выходить на сцену Раневская перестала в 86 лет, за год до смерти. Она скончалась в 1984 году.
«Семья заменяет все. Поэтому, прежде чем ее завести, стоит подумать, что тебе важнее: все или семья», — эта фраза Раневской, сказанная уже в зрелом возрасте, красноречиво описывает ее личную жизнь. Расхожим стало мнение, что личная жизнь у актрисы так и не сложилась. Причин приводится множество, одна бредовее другой: она, мол, и остра на была язык так, что хрупкое эго ухажеров моментально трещало по швам, и как будто со своей выразительной, но нестандартной внешностью не казалась мужчинам привлекательной.
Дошедшие до нас истории о романах Раневской действительно курьезны. Например, однажды юную Фанни пригласил на свидание знакомый гимназист. Когда она пришла в назначенное место, обнаружила там еще одну девушку. Кавалер принялся сравнивать их и... выбрал не Фаину. Позже случилась еще более нелепая история: влюбилась в актера, позвала его в гости, а тот явился с дамой, да еще и попросил освободить для них помещение. «С тех пор не то что влюбляться — смотреть на них не могу: гады и мерзавцы!» — утверждала актриса.
Опрометчиво было бы, впрочем, утверждать, что столь прямолинейная, раскрепощенная и яркая женщина вовсе не знала плотской близости. Знала, да рассказывала с подробностями столь непечатными, что сегодня книжку с этими историями продавали бы замотанной в пленку и только по паспорту.
Раневская не оставила потомков, но ее игрой восхищались миллионы. Она так и не сыграла у Эйзенштейна, но и тех небольших ролей в кино, что ей доставались, оказалось достаточно, чтобы сделать ее культовой актрисой. Ее имя на театральных афишах едва можно было разглядеть, но зрители толпами шли на спектакли с Раневской. «Мне не хватало подлости, чтобы добиться сотой доли того, на что имела я право», — считала Фаина Георгиевна.
Возможно, Раневская и вправду была безумна, как решил когда-то на прослушивании Немирович-Данченко. Но время, выпавшее на ее долю, трудно было прожить, сохранив рассудок нетронутым. Да и потом, цитируя саму Фаину, «безумным легче довериться — они не предадут».
Ей доверяли и доверялись светлейшие умы эпохи. Она водила дружбу с легендарными поэтами и поэтессами, артистами и режиссерами, писателями и драматургами. «Я обязана друзьям, которые оказывают мне честь своим посещением, и глубоко благодарна друзьям, которые лишают меня этой чести», — шутила актриса.
Собрание афоризмов, приписываемых Раневской, с каждым годом мистическим образом разрастается в объеме, они определенно переживут еще не одну эпоху. И не только потому, что недобросовестные издатели будут наживаться на известном имени, приписывая знаменитой актрисе слова, которые она «не говорила, но могла бы». Но еще и потому, что в изречениях Раневской всегда ощущается трезвый взгляд на мир немало пережившего человека. И, несмотря на пережитое, всегда есть и безоговорочная любовь к жизни во всех ее странных проявлениях.