Антон Чехов — сверхчеловек ушедшего времени. По крайней мере его родные, наблюдавшие становление писателя, считали его «человеком будущего». И вполне заслуженно. Чехов не просто сделал себя сам, но и вытащил за собой из полной нищеты и безнадеги ближайших родственников. Медики знали его как талантливого врача, читающая Россия видела в нем гениального автора, зрители любили его как драматурга, который навсегда изменил театр. Кем на самом деле был Чехов, рассказывает материал «Ленты.ру» из серии «Жизнь замечательных людей».
Темный ноябрьский вечер 1887 года. В театре Корша — внушительном белокаменном здании в Богословском переулке в самом сердце Москвы — необычайно шумно. Из зала доносятся то свистки, то аплодисменты, то оскорбления, то крики «браво!». Брожение достигает такого накала, что в театр вскоре прибывает полиция — разнять дерущихся зрителей. Актеры к финалу едва стоят на ногах — от волнения они успели изрядно накидаться за кулисами. Спектакль идет уже словно сам по себе, по инерции.
Полицейские выводят нарушителей порядка из театра, но публика уже взведена до предела. Юная Мария Чехова чуть не падает в обморок из-за разнузданного поведения окружающих. Уважаемый художник-пейзажист Александр Киселев хватается за голову и кричит: «Что же я теперь буду делать?» Не менее респектабельный педагог Михаил Дюковский сползает под кресло, схватившись за сердце, — у него от переживаний случился приступ тахикардии.
Только один человек посреди всего этого бедлама сохраняет ледяное спокойствие. Это автор пьесы, начинающий драматург Антон Павлович Чехов, который сидит в одиночестве в маленькой, похожей на камеру ложе, спрятанной за кулисами. Сегодня он впервые презентовал произведение, подписанное не псевдонимом Чехонте, а своим настоящим именем, — комедию «Иванов». Это первая большая, четырехактная пьеса Чехова, созданная им в сознательном возрасте. Пьеса экспериментальная — в ней драматург решил наперекор канонам избавиться от положительных героев. Пьеса политическая — ее герой-интеллигент испытывает немощную растерянность перед репрессивным режимом и деградацией общества.
Глядя на то, как публика сперва вознесла работу до небес (автора на сцену потребовали уже после третьего акта), а затем неожиданно взвыла в заключительном четвертом, Чехов уже понял, как сделать, чтобы актеры перестали паясничать в тех местах, где это не предусматривалось. Для двух следующих показов он обточит свою работу — а потом пьесу тихо снимут с репертуара, и Чехов, выдохнув с облегчением, заречется впредь штурмовать театры.
Но, как мы знаем, этот провал дебютанта вовсе не остановил. Спустя пару лет Чехов стал самым известным драматургом страны. Но историю великого писателя лучше начать с самого начала.
Детство Чехова было не из простых. Сам писатель говорил, что «подростком страдал от бедности, как от неотвязной зубной боли». Он родился в январе 1860 года в приморском Таганроге, небольшом увядающем городке на пару десятков тысяч человек, который изувечила недавняя Крымская война. Отец, владелец бакалейной лавки Павел Егорович, происходил из крепостных крестьян — дед Чехова Егор Михайлович по прозвищу Чех выкупил себя и всю семью у помещика. Антон о родном городе сохранил воспоминания не самые приятные. Да и впоследствии малая родина теплых чувств у него не вызывала.
Антон рос третьим ребенком в семье, у него было два старших брата — Александр и Николай, два младших — Михаил и Иван и сестра Маша. Отец их был человеком набожным, соблюдал все посты и даже собрал собственный церковный хор, куда пристроил и трех старших сыновей. Прихожане были готовы разрыдаться от умиления, когда юнцы распевали на три голоса «Да исправится молитва моя» или «Архангельский глас». Исполнители же ощущали себя «маленькими каторжниками», жизнь которых была превращена в страдания.
Был и еще более суровый приговор, вынесенный Чеховым прошлому: «В детстве у меня не было детства». Отец не гнушался прибегать к телесным наказаниям, регулярно побивал и тихую супругу, которая мужу никогда не перечила и несла на себе весь быт большой семьи. Юный Антон по очереди с братьями регулярно приглядывал за лавкой отца (патриарх семейства за прилавком стоял редко), где продавались кофе и чай, а также обслуживал пристройку магазина, где посетители пили дешевую водку.
Павел Егорович отдал сына в греческую школу, чтобы тот выучил язык, на котором в Таганроге, где жило много греков, шла торговля. Чехову, который из-за работы в лавке и пения в хоре никак не мог вылезти из двоек и троек, из всех педагогов гимназии понравился лишь преподававший Закон Божий протоиерей Покровский. Он заметил в молодом ученике зачатки таланта и советовал читать Жана-Батиста Мольера, Джонатана Свифта и Михаила Салтыкова-Щедрина. И придумал ему прозвище Чехонте, которым Антон впоследствии подпишет не один рассказ.
Забравший все свободное время отец-тиран, жизнь в нищете — где тут найти силы для искусства? Однако все младшие Чеховы росли творческими людьми, за что, как считал Антон, благодарить все же следовало именно папашу. Тот и сам выучился не только хоровому пению, но и игре на скрипке и даже пытался писать иконы.
Важное детское потрясение Антон пережил в тринадцатилетнем возрасте, когда открыл для себя театр. Спектакль «Прекрасная Елена» поразил воображение ребенка, и мальчик начал грезить сценой. Чехов с братьями и сестрой поспешили собраться в импровизированную театральную труппу — свои постановки они показывали родственникам и соседям. Для этих концертов Антон писал небольшие скетчи и пьесы, в которых высмеивал причуды, пороки и недостатки земляков. Ничего из ранних произведений Чехова не сохранилось — автор уничтожал свои записи сразу после исполнения.
Вскоре, однако, труппа распалась: два старших брата Чехова покинули Таганрог летом 1875 года, дерзко сбежав из-под гнетущей опеки отца в Москву. Старший, Александр, не получив благословения семьи, решил поступать в университет ради степени доктора математических наук, а второй, Николай, еще гимназист, просто желал любым способом спастись от родителей. Он в большом городе начал учиться изобразительному искусству. Оставшемуся старшим ребенком в доме Антону пришлось испытать отцовскую жестокость на своей шкуре. Но и здесь Чехов не оставил творческих исканий — стал издавать рукописный журнал «Заика» со сценками провинциальной жизни, который затем отправлял братьям в столицу.
Торговля Павла Егоровича тем временем пришла в совершенный упадок. В 1876-м он объявил себя банкротом и, разочарованный купеческой стезей, сел на поезд до Москвы, оставив в Таганроге жену и детей. Супруга вскоре отправилась вслед за ним вместе с дочерью и младшими сыновьями. В приморском городе остался один Антон — мальчик должен был закончить ненавистную учебу, чтобы воссоединиться с семьей, уже имея при себе аттестат.
Никаких средств к существованию разорившиеся родственники ему не предоставляли. Новый хозяин отцовского дома Селиванов выделил Антоше угол взамен на репетиторство. Частными уроками Чехов также добывал деньги на пропитание, бегая по городу от одного ученика к другому. Это было тяжелое время лишений. Мальчик не мог дождаться получения аттестата, чтобы поехать к семье в Москву. Там его, впрочем, ждала картина не сильно радостнее.
«Уехать в Москву, скорее в Москву», — стремление в столицу героинь «Трех сестер» было знакомо Чехову не понаслышке. Конечно, Антон в первую очередь хотел воссоединиться с домочадцами, по которым он за пару лет самостоятельной жизни смертельно соскучился — даже по батюшке-тирану, ныне не работавшему и находившемуся на попечении сыновей. В белокаменную Антон Павлович, гордый обладатель аттестата с имперским орлом, отправился на поезде летом 1879 года. В кармане у него было выданное городской управой разрешение о смене жительства с приметами, рисовавшими молодого Антошу писаным красавцем.
Встреча с родственниками была омрачена их бедственным положением. Вся семья Чеховых жила в подвале церкви в скверном районе с публичными домами, и по ночам домочадцы ютились на единственном матрасе на полу. Дрова для печи добывались воровством. Безработный отец спивался с друзьями, пристрастились к бутылке и Александр с Николаем. Мать семейства добывала скудные деньги шитьем, а все бытовые задачи лежали на четырнадцатилетней Маше, которая вместе с братом Мишей даже не могла ходить в школу — не было средств.
Застав семью в таком упадке, Антон Павлович резко перешел в режим спасателя. Он мог поселиться отдельно от родственников, но вместо этого решил расположиться в самом эпицентре бедствия — и занялся делом.
Антон устанавливает в доме собственные нормы нравственности. Физические наказания или громкая ругань уходят в прошлое. Ответственность по уходу за домом снимается с плеч матери и распределяется между всеми домочадцами. Старшим братьям, пристрастившимся, так же как пропащий отец, к бутылке, вправляют мозги наставлениями. Младших Машу и Мишу отправляют учиться. А сам Чехов, негласно ставший главой семьи, поступает в университет на первый курс медицинского факультета. Над собой Антон тоже не прерывает работу — молодой студент, обеспокоенный непрекращающимся циклом насилия в семье и порочными воспитательными практиками папы, принимается себя дрессировать или, как он это еще называл, «по капле выдавливать из себя раба».
Москва к концу XIX века была настоящей пороховой бочкой, уставшей от императорских репрессий и полицейского надзора. Всюду расцветали революционные кружки, в том числе в университете, где учился Чехов, — однако сам Антон Павлович в протестных настроениях уличен так и не был. Еще в Таганроге он отказывался присоединяться к бунтарям, предпочитая изучать их со стороны.
Он стал рассылать в юмористические журналы короткие анекдоты и на скорую руку слепленные незатейливые скетчи с карикатурными героями — молодой автор высмеивал жадных торгашей, вредных чиновников, неверных супругов, пьяных офицеров. Первый успех ждал Чехова в начале 1880-го — журнал «Стрекоза» опубликовал его «Письмо к ученому соседу». Подписана публикация была двумя буквами — «…въ». Двадцатилетний Антон Павлович, мечтавший стать врачом, не хотел связывать будущее с публицистикой и тем более подписывать «вздор» своим настоящим именем.
И все же сочинять у него получалось легко, и эта легкость, равно как и читательские отклики, пьянили Чехова, ныне также известного как Человек без селезенки, Брат моего брата, Улисс и, конечно, Антоша Чехонте — псевдоним, которым молодой писатель пользовался чаще других. Он писал в «Стрекозу», затем в «Будильник» и «Зрителя», но условия, равно как и низкая оплата труда, его жутко бесили. Постоянным автором Чехонте пригласил журнал «Осколки», в котором было лишь две раздражающие вещи — чрезмерно придирчивая редакция и предписание укладываться в сотню строк. Бесила, конечно, и цензура, обступившая со всех сторон.
После убийства Александра II в марте 1881-го наступил период продолжительной реакции, в которой свободе печати места не нашлось. Сперва тексты вычищали в редакции, а затем за дело брался официальный цензор, который находил нежелательные намеки на действующую власть, армию, церковь или традиционные ценности в любой, даже самой невинной фразе.
С 1880-го по 1884-й Антон Павлович опубликовал три сотни текстов в различных изданиях Москвы и Санкт-Петербурга. У него появились поклонники, его псевдонимы заметили и запомнили критики. Сам Чехов убедился, что «живет своей жизнью» — для подработки и души у него были рассказы, а с окончанием учебы появилась статусная и важная врачебная профессия. Свои письма того времени он подписывал гордым «Лекарь А. Чехов». Он также пришел к выводу, что наконец вытравил из себя раба.
И тут случилась беда — зимой 1884 года у Антона горлом пошла кровь. Этому предшествовал сухой кашель. Чехов заверил окружающих, что кашель не чахоточный и что он пьет все лекарства, которые ему прописали коллеги. А когда хворь отступила, с головой окунулся в профессию, которая наконец стала приносить отличный доход.
Долгожданное финансовое благополучие позволило резко поправить дела семьи: Чеховы полным составом перебрались в центр Москвы, сняв целый дом на Садовой-Кудринской улице (сейчас там расположен посвященный писателю музей). Антон Павлович успевал и лечить, и печататься, но совмещать два этих весьма трудоемких дела становилось все труднее. К середине 1880-х были написаны такие рассказы, как «Егерь», «Злоумышленник», «Унтер Пришибеев», «Шуточка», «Агафья» и «Тоска».
Слава Чехова-писателя росла. Поездка в Санкт-Петербург принесла знакомства с литературным бомондом — издателем «Нового времени» Алексеем Сувориным, который вскоре напечатал рассказ «Панихида», и с легендарным русским писателем Дмитрием Григоровичем, который вскоре после знакомства прислал полное похвал письмо. Чехов, только задумавший оставить публицистическую карьеру ради более прибыльного врачевания, всерьез засомневался в этом решении.
В свое время Григорович, автор «Антона Горемыки» и «Деревни», объявил о рождении нового гения — Федора Достоевского, а сейчас в тех же формулировках прославлял Чехова. После этого Антон Павлович просто не мог оставить творчество. В доме на Садовой-Кудринской он создает ставшие классикой «Ваньку Жукова», «Поцелуй», «Каштанку», «Скучную историю» и важнейшую в его библиографии «Степь». Штурмует и театр — пусть премьера «Иванова» в Москве прошла неудачно, но новые петербургские друзья были от пьесы в полнейшем восторге.
О двойственной своей природе Чехов ныне говорил так: «Кроме жены-медицины, у меня есть еще литература-любовница, но о ней не упоминаю, ибо незаконно живущие незаконно и погибнут». Но яркая жизнь изменника затягивала все больше: Чехов стал по-настоящему модным писателем, которого узнавали на улицах, в которого «тыкали пальцами в буфетах», которого звали в Эрмитаж на светские приемы, которого обласкали государственными премиями.
В голове у доктора тем временем созрел план, как ему воспользоваться этой головокружительной славой. И его последующие шаги шокировали всех.
Большая слава привлекает не только поклонников, но и ненавистников. Хейтеры могли ругать Чехова за многое, но больше всего задевало Антона Павловича обвинение в аполитичности и равнодушии. Он решает отправиться на Сахалин, который, как он говорил, «может быть ненужным и неинтересным только для того общества, которое не ссылает на него тысячи людей и не тратит на него миллионов». Некоторые биографы отмечают, что Чехова на это непростое путешествие подтолкнула также трагическая смерть брата Николая, ушедшего из жизни из-за чахотки в 1889 году.
Трехмесячное пребывание Чехова на Сахалине было заполнено попросту монументальной работой: он в одиночку провел полную перепись населения. Никаких разрешений в столице он для этого не получал, обо всем договорившись уже на месте. Для того чтобы провести перепись на острове общей протяженностью почти тысячу километров, Чехов от руки заполнил около десятка тысяч статистических карточек.
У этой тяжелой и неблагодарной работы, впрочем, было важное преимущество — на острове она открывала писателю все двери, даже тяжелые и решетчатые. Антон Павлович смог посетить тюремные камеры и лично поговорить с каторжниками, в том числе с осужденными за государственные преступления — несмотря на просьбу начальника Приамурского края барона Корфа не встречаться с политическими заключенными.
Важнейшим итогом поездки стала книга «Остров Сахалин», в которой писатель описал печальное положение сахалинцев, как каторжных, так и вольных. Произведение произвело фурор в читающей России, которая ничего толком не знала о жизни отверженных, сосланных на край земли соотечественников. После публикации колониями заинтересовались власти, отправившие на остров своих представителей. Чехов за свою поездку обнаружил множество «преступлений по должности», и через пару лет начальник острова был отправлен в отставку. Также был проведен ряд реформ: для женщин отменили телесные наказания, суммы на содержание детских приютов увеличили, в закон о браках ссыльных внесли необходимые правки. А вскоре была отменена и пожизненная каторга.
Для Чехова путешествие стало поворотным этапом и в жизни, и в творчестве. О Сахалине он написал совсем немного, но эхо увиденного будет ныне сквозить в каждом его произведении. «Все просахалинено», — утверждал писатель.
«Просахалинился» и сам Чехов: поездка усугубила его состояние, став, вероятно, одной из главных причин преждевременной кончины писателя. Чехов заболел в самом начале путешествия, а после изнурительной работы на острове до конца так по-настоящему и не оправился.
После Сахалина Чехов почувствовал, что способен писать на большие и важные темы. Он в короткие сроки написал «Попрыгунью», «Дуэль», «Человека в футляре», «Палату № 6», съездил в Париж, много путешествовал по другим европейским городам.
Это был самый продуктивный период творчества Чехова: поселившись в подмосковном имении Мелихово, с 1892 по 1899 год он написал свыше четырех десятков различных произведений. Среди них — пьесы «Чайка» и «Дядя Ваня», которые произвели сенсацию в Художественном театре, по заказу которого драматург написал «Три сестры», а еще через пару лет — «Вишневый сад».
Драматургия Антона Павловича представляла собой вещь настолько самобытную и экспериментальную, что о нее с наскоку обломал зубы не один театр. Но в молодом Художественном, создатели которого, не чураясь экспериментов, стремились показать со сцены подлинную жизнь во всех ее противоречиях, реалистичные пьесы Чехова стали важнейшей частью репертуара. Именно в постановках по Чехову в МХТ зародилась театральная система, которая сформировала совершенно новый тип актеров и сделала режиссера автором всего спектакля.
Драматургия Чехова, от которой среди прочих приходил в ужас Лев Толстой, избегала чрезмерных трагедий, театральных страстей и вообще какой-либо сценической эффектности. Этими же отличительными качествами могут похвастаться и его рассказы. Чехов объяснял свои творческие решения просто: «Ведь в жизни не каждую минуту стреляются, вешаются, объясняются в любви. И не каждую минуту говорят умные вещи. Люди больше едят, пьют, волочатся, говорят глупости. И вот надо, чтобы это было видно на сцене».
Премьеры своих главных пьес Чехову пришлось пропустить из-за прогрессирующей болезни. Когда в московском театре с оглушительным успехом гремела «Чайка» (силуэт птицы по сей день является эмблемой МХТ), Антон Павлович находился в Ялте, перебраться в которую было решено из-за более подходящего чахоточнику климата. Но даже будучи истерзанным болезнью, он не оставлял бурной деятельности: активно писал сам, безвозмездно вычитывал и редактировал рукописи многочисленных последователей, а также помогал туберкулезным больным, стекавшимся в Крым со всей России. Занимался он и собственными делами: продал подмосковное имение и построил в Ялте большой светлый дом, в котором жил с матерью и сестрой. И наконец, к восторгу родственников, решил жениться.
В жизни Чехова, высокого и статного, интеллигентного и вежливого, кокетливого и просто очаровательного красавца, было очень много флирта, ухаживаний и свиданий. А вот жены не было. Все изменилось после встречи с Ольгой Книппер.
Они сблизились в том числе из-за дружбы Ольги с Марией Чеховой, но отчасти их союз был обязан своим появлением и «Чайке», в которой Книппер сыграла главную роль. Между драматургом и актрисой завязалась переписка, а затем девушка предложила драматургу свидание на юге. Она была на восемь лет моложе, хотя угасающий Чехов мог вполне сойти за ее деда. Но его интриговали постоянные смены настроения Ольги. «Она печальна. Вчера пришла в гости и выпила только чаю. Так и сидела молча», — рассказывал он сестре.
Книппер и Чехов обручились в 1901-м, в том же году обвенчались, однако виделись редко — Антон Павлович добровольно отсек себя от социальной жизни из-за болезни, а Ольга не могла оставить репетиции и подолгу находилась в Москве вдали от тоскующего по ней мужа («Я по тебе скучаю и уже не могу не скучать, так как привык к тебе», «Живу без тебя, как кое-кака, день прошел — и слава Богу»). Книппер несколько раз беременела, но неудачно — потомков Чехов с супругой так и не оставили.
Зимой 1904 года в Художественном состоялась премьера последней пьесы драматурга «Вишневый сад». Весной же обострилась болезнь, из-за которой в компании жены Антон Павлович уехал лечиться в Германию. Там писатель скончался. Ему было всего 44 года.
Еще до всенародной славы Чехов просил своего нового друга Суворина написать рассказ о том, «как молодой человек, сын крепостного, бывший лавочник, певчий, гимназист и студент, воспитанный на чинопочитании, целовании поповских рук, поклонении чужим мыслям, благодаривший за каждый кусок хлеба, много раз сеченный, ходивший по урокам без калош, дравшийся, мучивший животных, любивший обедать у богатых родственников, лицемеривший и Богу, и людям без всякой надобности, только из сознания своего ничтожества, выдавливает из себя по каплям раба и как он, проснувшись в одно прекрасное утро, чувствует, что в его жилах течет уже не рабская кровь, а настоящая человеческая».
Таким Чехов видел начало своего жизненного пути. Такой же судьбы он желал своим братьям, да и всем людям на планете. Он считал, что «выдрессировал» в себе человека, произвел с самим собой великую метаморфозу. Прямо перед смертью он предрек в своей финальной работе великие перемены, которые ждали страну. И ушел, навсегда оставшись последним классиком исчезнувшей в хаосе нового столетия страны.