«Они имеют право на жизнь» Главный онколог российского региона боролся за права пациентов на лечение. Теперь его хотят посадить

В Ростовской области начался суд над бывшим главным онкологом региона, экс-руководителем онкодиспансера Евгением Глумовым. Он стал известен благодаря публичной борьбе за адекватное финансирование лечебных учреждений. Трижды его увольняли, но каждый раз он восстанавливался в должности. Сейчас врач снова пытается это сделать, однако против него выдвинуты обвинения в нецелевой растрате бюджетных средств, хотя лекарства, которые он закупал, входят в клинические рекомендации по лечению опухолей. «Лента.ру» поговорила с Глумовым об уголовном деле, о конфликте с ростовскими чиновниками и о проблемах лечения рака в России.

По версии следствия, врач потратил шесть миллионов рублей из субсидии, предназначенной для закупки противоопухолевых препаратов, на покупку лекарств для симптоматического лечения. При этом ростовские следователи не признали убедительными разъяснения Минздрава России и Ассоциации онкологов о том, что эти препараты эффективны для лечения нейроэндокринных злокачественных опухолей.

Что было до возбуждения уголовного дела

«Лента.ру»: Расскажите, с чего начался конфликт.

Евгений Глумов: Меня назначили руководителем Ростовского областного онкодиспансера в 2009 году, когда учреждение было небольшим и находилось в упадке. В частности, перед моим приходом комплексная проверка выявила нехватку медикаментов на восемь миллионов рублей по ценам того времени. Лекарства не были украдены — отсутствовал их учет и списание.

К 2023 году диспансер из маленького городского учреждения превратился в крупное областное с четырьмя филиалами и структурными подразделениями в десяти городах Ростовской области, в нем работало около тысячи сотрудников, а годовой оборот составил почти шесть миллиардов рублей, поэтому диспансер стал очень лакомым куском для желающих пилить бюджет.

В январе 2023 года министр здравоохранения области Юрий Кобзев прямым текстом сказал, что ко мне претензий нет, но важные люди решили: диспансер должен возглавить другой человек.

По итогам 2022 года диспансеру недоплатили 400 миллионов рублей за фактически оказанную помощь и израсходованные медикаменты. Это огромная сумма. В течение первого квартала 2023 года мы недополучили еще 200 миллионов рублей.

Именно тогда в Ростове возникли проблемы с лекарствами для онкологических больных?

До начала национального проекта по борьбе с онкологией, то есть до 2019 года, наше финансирование было настолько скудным, что мы не могли выполнять ни клинические рекомендации, ни стандарты. Например, на один койко-день медикаментов выделялось примерно на 340 рублей. Это означало, что на курс лечения мы могли потратить всего две-три тысячи рублей.

Затем ситуация кардинально изменилась. Средний чек на лекарства при одной госпитализации превысил 50 тысяч рублей. Кому-то на удаление родинки необходимо несколько сотен рублей, но кто-то при необходимости получал курс лечения и на 500 тысяч рублей.

В первые два года работы нацпроекта мы жили в хороших условиях и радовались результатам. С применением дорогостоящих эффективных препаратов люди стали дольше жить и реже умирать. В 2023 году по сравнению с 2021-м финансирование увеличилось примерно на пять процентов, а вот число людей, нуждающихся в медикаментозном лечении, выросло из-за накопления контингента на 48 процентов. То есть нам снова для лечения по стандартам стало не хватать денег, и недофинансирование накапливалось, как снежный ком.

Как людей лечили?

Искали пути оптимизации. Был такой советский мультфильм. В нем человек пришел к скорняку с овечьей шкурой и попросил сшить шапку. Мастер согласился. «А две шапки?» — спрашивает клиент. «Могу», — соглашается мастер. И на три согласился, и на семь. Когда клиент пришел за заказом, скорняк выдал ему семь маленьких шапок, которые можно было надеть только на пальцы. Эту ситуацию можно сравнить с положением руководителя, когда не хватает денег. Задача главного врача и его команды — найти способ обеспечить качественную помощь в рамках имеющихся ресурсов. Как говорится, каждой сестре по серьге.

Если коротко — использовали дешевые медикаменты. Кроме того, искали спонсоров. За последние три года моей работы было привлечено спонсорских медикаментов на сумму 300 миллионов рублей. Мы не брали откаты, а договаривались с фармфирмами о безвозмездной передаче медикаментов.

Официально жаловались на нехватку средств?

Обращался во все инстанции: писал в Минздрав, в фонд ОМС, в Росздравнадзор, курирующему заместителю губернатора, губернатору, а также генеральному прокурору и президенту. И от пациентов поступало огромное количество жалоб в прокуратуру и Росздравнадзор.

В результате из областного бюджета во второй половине 2023 года выделили около 150 миллионов рублей, а в рамках ОМС (обязательного медицинского страхования) добавили 54 миллиона. Хотя реальная потребность составляла более миллиарда рублей — это были расчетные данные по ежемесячному расходу для совершенно конкретных больных (если не переводить на дешевые, но менее эффективные схемы).

По моим многочисленным просьбам тарифная комиссия хоть и несвоевременно, только в конце апреля, но все же позволила перераспределить гарантированные объемы с круглосуточного стационара на дневной и получить упомянутые ранее 200 миллионов рублей. Это тоже помогло немного снизить остроту ситуации.

Какие проблемы возникали у пациентов?

Во-первых — недостаточное лечение. А во-вторых — изнурительные посещения диспансера. Дело в том, что современные эффективные онкологические лекарства в основном — это таблетки или капсулы, которые больные могут принимать дома, то есть амбулаторно. Но амбулаторные лекарства в нашей стране должны финансироваться из бюджета, а в ОМС на это деньги не предусматриваются. Поэтому мы были вынуждены госпитализировать таких больных в дневной стационар, покупая им препараты по ОМС.

Однако людям при такой схеме месяцами и годами необходимо было приезжать в диспансер за одной таблеткой ежедневно, иначе на больницу накладывались крупные штрафы. А если человек живет в 50-70 километрах от диспансера? Перевод амбулаторных пациентов на стационарное лечение — это негуманно по отношению к человеку и дороже для государства.

За что собираются судить Глумова

Откуда появилось уголовное дело о нецелевом расходовании субсидии на непрофильные препараты?

После моих жалоб на недофинансирование диспансер парализовали проверками. Их было так много, что врачи плакали.

В конце 2023 года Минздрав выдал акт очередной комплексной проверки. В  документе содержалось более тридцати выводов о якобы плохой работе нашего диспансера. Ни один из этих тезисов не был подкреплен ссылками на конкретные нарушения нормативов, законов или приказов, зато создавал базу для увольнения «неудобного» руководителя.

Но этому классификатору ни одним — ни российским, ни международным — нормативом не придан статус регулятора по назначению, использованию и закупкам лекарств. Классификатор АТХ применяют для анализа структуры потребления лекарств и оценки их безопасности. Однако уже через два дня после вручения акта, не дожидаясь обязательных по закону объяснений или возражений, министр Кобзев направил в полицию «сообщение о преступлении».

Так эти препараты противоопухолевые или использовались в экспериментальном режиме — офф-лейбл?

В том-то и дело, что эти лекарства применяют при лечении нейроэндокринных опухолей во всем мире. Лечение ими предусмотрено в официальных инструкциях этих лекарств. В клинических рекомендациях, размещенных на сайте Минздрава России, это также четко прописано. Есть письмо от Ассоциации онкологов России, которая разрабатывала эти рекомендации, есть официальный ответ Минздрава России, в которых подтверждается, что препараты эти противоопухолевые и могут применяться даже в режиме монотерапии при некоторых — в частности, нейроэндокринных — опухолях (документы есть в распоряжении «Ленты.ру»).

Я в качестве доказательств приводил сначала сотрудникам управления экономической безопасности, потом следователю и эти источники, и многочисленные научные работы об эффективности лечения этими препаратами, учебники, методические рекомендации, в том числе статью главного онколога России академика Каприна.

В других регионах эти препараты для онкологии закупаются или там правоохранительные органы тоже считают это нецелевыми тратами?

Нет, такой абсурд приключился только в Ростовской области. Весь мир и вся страна лечат нейроэндокринные опухоли аналогами соматостатина (октреотид и ланреотид), опираясь на международные многоцентровые исследования, доказавшие их высокую противоопухолевую активность, а профессор из Ростовского НМИЦ онкологии, на свидетельских показаниях которой построено обвинение, ничего об этом якобы не знает! На общероссийской торговой площадке ЕИС «Закупки», где медицинские организации из всех уголков страны приобретают лекарства, есть сотни аукционов, в которых наименование объекта закупки звучит так: «закупка противоопухолевого лекарственного средства ланреотид», «закупка лекарственного средства для лечения онкологических заболеваний (октреотид)» и т. п. (скриншоты с такими закупками есть в распоряжении «Ленты.ру»).

Какова структура онкологических заболеваний в Ростовской области?

По большому счету такая же, как во всей России. У женщин на первом месте — рак молочной железы, у мужчин — рак предстательной железы и легкого. Конечно, есть какие-то различия. Например, у нас в южном регионе чаще встречается рак кожи из-за более интенсивного солнечного излучения. Но в целом картина практически не отличается.

Много ли нейроэндокринных опухолей?

Не много от общего числа заболеваний, можно сказать, что такие опухоли редкие. Есть список пациентов, получающих препараты с 2023 года. Там более 60 человек, все они живы.

С учетом ограниченности бюджета, не разумнее было бы направить средства на закупку лекарств для наиболее распространенных видов рака?

Из-за отсутствия бюджетных денег и недофинансирования в рамках ОМС сотни пациентов в Ростовской области не могли получить адекватное лечение. Это подтверждается в том числе прокурорскими проверками. Проверяющие смотрели конкретные истории болезней и фиксировали факты недополучения лекарств — порой до трех-четырех недель.

Преимущество закупленных препаратов в том, что их достаточно вводить один раз в месяц и не нужно наблюдать за состоянием пациентов, так как побочных эффектов у этих лекарств практически нет, в то время как для большинства других медикаментов требуется более частое посещение для контроля. Это лишь один из факторов, повлиявших на решение о закупке именно этих препаратов.

В своих обращениях в Минздрав области и жалобах в Генеральную прокуратуру я указывал, что до конца года нам не хватает около миллиарда рублей. Цифра основана на конкретных данных. Мой заместитель составлял пофамильные списки пациентов, которым нужны дорогостоящие медикаменты, и подсчитал необходимое количество лекарств до конца года. Но областная прокуратура, опираясь на представленную искаженную информацию Минздрава, тогда ответила, что не видит оснований для мер прокурорского реагирования.

В этом году на поднятой мною волне общественного внимания из областного бюджета выделили миллиард рублей на льготные рецепты для онкологических больных. Фактически это косвенное признание того, что громадное недофинансирование имело место.

Что сейчас происходит с лечением онкобольных в Ростовской области?

На медикаменты в 2025 году запланировали около шести миллиардов рублей. Из них миллиард — это средства областного бюджета, предназначенные на амбулаторную помощь. Долгое время нынешнее руководство диспансера и фармуправление Минздрава Ростовской области выбирали, какие медикаменты купить.

Поскольку список и количество дефицитных амбулаторных лекарств достаточно очевидны по статистике предыдущих лет, вполне обоснованно предполагаю, что задержка была из-за затянувшихся переговоров о максимальной выгоде, отнюдь не в пользу больных. По состоянию на середину мая региональный Минздрав расторговал только пятую часть денег — около 200 миллионов рублей.

Поставки в уполномоченные аптеки этих медикаментов еще не произошли, врачи ни одного рецепта для онкобольных на эти деньги не выписали. Соответственно, опять, как и в предыдущие годы, вся финансовая нагрузка легла на ОМС, а в стационарах не хватало даже самых простых медикаментов. Сложилась абсурдная ситуация, когда деньги уже есть — и много, а лекарств все равно нет.