По данным Министерства культуры, в России насчитывается более девяти тысяч образцов деревянного зодчества. Больше половины из них — в ужасном состоянии и медленно гибнут. Полноценно отреставрировать их у государства возможности нет — по подсчетам специалистов, на такую работу потребуется лет 300. Но, к счастью, все чаще скорую помощь древним церквям, часовням и колокольням оказывают волонтеры. Сегодня есть несколько добровольческих проектов, которые восстанавливают уникальные храмы, проводя на них противоаварийные и консервационные работы. Один из них — движение «Общее дело. Возрождение деревянных храмов Севера». Двадцать лет его участники сохраняют деревянную архитектуру в Архангельской области, Вологде, Карелии, Коми и других регионах. Недавно об их деятельности сняли документальный фильм «Северный свет». «Лента.ру» пообщалась с волонтерами «Общего дела» и выяснила, как активисты отыскивают заброшенные храмы, какие сокровища можно найти под завалами гнилых досок и почему в движении говорят «это не мы спасаем храмы, а храмы спасают нас».
Стук топора
— Лет 20 назад мы гостили в небольшой деревне Ворзогоры на берегу Белого моря. И там моя супруга услышала стук топора на колокольне местного храма. Пошла на звук и увидела дедушку, который, как выяснилось, на свои средства перекрывал крышу колокольни, понимая, что после его смерти колокольня просто рухнет.
Так протоиерей Алексей Яковлев, настоятель московского храма преподобного Серафима Саровского в Раеве, вспоминает момент, подтолкнувший его к созданию проекта «Общее дело. Возрождение деревянных храмов Севера» — волонтерского движения, участники которого спасают от разрушения древние церкви и часовни Русского Севера.
Разрушенная деревянная церковь в среднем течении реки Онеги. Скорее всего, не сохранилась. Фото 1985 года
Фото: Петр Каменченко / «Лента.ру»
Русский Север, к которому по традиции относят территории Архангельской, Мурманской, Вологодской областей и Карелии, — особенное место. Это край холодных морей, мощных рек, топких болот и дремучих лесов. С давних времен его населяли поморы — русские выходцы из Новгородской республики. Они промышляли рыбной ловлей и охотой. А еще были отличными плотниками — строили редкие по красоте храмы: высокие, бревенчатые, с крышами, увенчанными шатрами или множеством главок-маковок. Есть сведения, что до революции 1917 года на Русском Севере насчитывалось почти 1300 деревянных колоколен и церквей. Сегодня от них осталось меньше половины — по данным исследователей, 43 процента уникальных построек разрушаются, а 10 процентов полностью утрачены.
Евгений Новиков с серебряным окладом, найденном в бурьяне у церкви в деревне Мондино. Фото 1985 года
Фото: Петр Каменченко / «Лента.ру»
«Общее дело» стало одной из первых добровольческих организаций, которая принялась восстанавливать северное деревянное зодчество.
А первым возрожденным строением как раз и стал храм Николая Чудотворца в Ворзогорах Архангельской области. В 2006 году отец Алексей с супругой начали помогать Александру Слепнину в его трудах: закупали на свои деньги стройматериалы, приезжали в деревню на субботники. Вскоре к батюшке присоединились друзья, затем — прихожане храма, в котором служил отец Алексей. Их усилиями в Ворзогорах была отремонтирована не только часовня, но и восстановлены три шатра с маковками на основном храме и крыша крытого бочкой алтаря.
Однажды, когда мы стояли с супругой на колокольне и любовались удивительно красивым видом, нам пришла мысль: если противоаварийные работы так недорого стоят, почему бы все гибнущие деревянные храмы на Русском Севере хотя бы не законсервировать, чтобы они могли бы дожить до реставрации? Мы подумали, что можно привлечь к этому всех неравнодушных людей.
Мужчины работают на высоте, женщины шкурят бревна
Сегодня на счету «Общего дела» 560 экспедиций по Русскому Северу. Чаще всего волонтеры выезжают в Карелию, Архангельскую, Вологодскую области и в Республику Коми. По словам кураторов проекта, экспедиции бывают двух видов. Первый — это разведка. Добровольцы выбирают несколько объектов, о которых мало сведений: непонятно, как до них добраться, в каком они состоянии и вообще — что там ждет. Затем составляют маршрут и отправляются в путь. Уже на месте волонтеры делают описание храма, определяют список противоаварийных работы, узнают, где закупить материалы и кто из местных жителей мог бы в ремонте помочь. Одновременно активисты собирают информацию о храме: расспрашивают старожилов, изучают архивы. На основе этих данных для каждого взятого в работу храма составляется паспорт, который публикуется на сайте проекта с фотографиями, обмерами, возрастом и историей.
Храм Николая Чудотворца в деревне Ворзогоры, Архангельская область, 2005 год
Фото: Татьяна Юшманова
Второй вид поездок — собственно противоаварийные работы. Добровольцы разбирают завалы мусора, укрепляют несущие конструкции, латают кровли, вставляют выбитые стекла, при необходимости меняют сгнившие венцы стен. Все эти работы осуществляются по согласованию с госструктурами и ведутся под руководством специалистов, отмечают организаторы проекта. Так, в штате «Общего дела» работают три архитектора-реставратора, которые готовят и утверждают проекты восстановления храмов. К тому же волонтеры выполняют в основном консервационные работы — благодаря им деревянные постройки смогут простоять, не разрушаясь, еще двадцать, тридцать, а то и пятьдесят лет и дождаться полноценной реставрации.
Добровольцы «Общего дела» сохраняют не только деревянные храмы, но и жилые дома в соседних деревнях: ремонтируют кровли, меняют венцы. По словам участников проекта, им важно сберечь культурный ландшафт — крестьянские избы для них важны так же, как церкви
Сейчас на Русский Север от «Общего дела» ежегодно отправляется более 50 экспедиций, участие в них принимает больше 700 человек. Люди самые разные: профессиональные архитекторы и строители, врачи, айтишники, бизнесмены, таксисты, студенты… В Москве для всех желающих участвовать в проекте открыта при храме Серафима Саровского в Раеве бесплатная школа плотников и реставраторов. Студенты этой школы даже ездят в музей-заповедник Кижи, чтобы отточить полученные навыки на практике. Здесь же работают курсы резьбы по дереву и столярная мастерская.
Волонтеры «Общего дела» восстанавливают храм Трех Святителей в деревне Кадь, Архангельская область
Кадр: фильм «Северный свет»
Обычно одна экспедиция «Общего дела» длится около десяти дней.
В каждой группе — от 10 до 20 человек, которые работают под началом опытного волонтера-командира. Так как плотницкое дело требует физической силы, основную работу выполняют мужчины: они разбирают сгнившие деревянные конструкции, сколачивают леса, рубят бревна, работают на высоте. Женщины же, которых в движении две трети, выполняют более посильные задачи: шкурят стройматериалы, обрабатывают антисептиком, разбирают рухнувшие печи, очищают стены храмов от надписей и рисунков. И, конечно же, ведут хозяйство — готовят еду, убирают мусор, косят траву вокруг церкви.
Труд волонтеров, безусловно, не легкий, но добровольцы верят, что их усилия того стоят. Кураторы проекта рассказывают, что несколько лет назад в команду «Общего дела» попал американец Мэтью (в православном крещении Матвей) Касерлий. До приезда в Россию он действительно считал, что здесь кругом снега, медведи, а русские — очень хмурые люди. Однако стал мыслить иначе, побывав в экспедиции и прикоснувшись к деревянному зодчеству. Как-то раз после поездки он подошел к отцу Алексею и спросил: «Верно ли, что это не мы спасаем храмы, а они спасают нас?» Мысль, сформулированная Мэтью, оказалась волонтерам очень близка.
Протоиерей Алексей Яковлев во время литургии в храме Трех Святителей в деревне Кадь, Архангельская область
Кадр: фильм «Северный свет»
По данным проекта «Общее дело», его участники на сегодняшний день исследовали 360 северных храмов, еще 187 построек удалось законсервировать и сохранить. Некоторые из этих церквей и колоколен теперь действуют — в них проводятся службы, местные жители поддерживают порядок и в самих церквях, и на территории, а к части из них даже водят экскурсии, считая их достоянием родных мест.
Одним из таких храмов стала уникальная старинная церковь Прокопия Устюжского в поселке Нючпас в Республике Коми. Когда волонтеры два года назад обнаружили ее, постройка была в чудовищном состоянии: кровли над основной частью не было, балки перекрытий рухнули, алтарь завален мусором, колокольня накренилась. Летом 2023 года в храме были проведены противоаварийные работы. Четыре экспедиции и помощь местных жителей, по словам добровольцев, сотворили чудо: «Когда мы были в храме последний раз, он был живой, там служили два владыки — один из Москвы, другой из Коми. И было 300 человек прихожан. Это очень здорово! За храмом следят, теперь он совершенно другой».
Добровольцы «Общего дела» ремонтируют часовню Георгия Победоносца в деревне Хаврогоры Архангельской области
Кадр: фильм «Северный свет»
«Когда находишься в ней — понимаешь, что это старина»
Илья Воеводин, архитектор-реставратор, Москва:
— Мои предки по материнской линии — из Костромской области, из-под Кологрива. Дед и прадед были столярами и плотниками, отец тоже работал столяром. Я окончил МИСИС, 11 лет работал научным сотрудником, защитил кандидатскую диссертацию. Работа с деревом сначала была хобби, но потом понял, что пора менять профессию. Окончил вечернее отделение в МАРХИ, стал архитектором и ушел в реставрацию. Работал в Центральных научно-реставрационных проектных мастерских (ЦНРПМ) в мастерской Андрея Борисовича Бодэ, затем вместе с ним и другими коллегами мы создали АНО «Традиция», которое занимается изучением и сохранением памятников деревянного зодчества.
В 2020 году я узнал о проекте «Общее дело. Возрождение деревянных храмов Русского Севера». Увидел в интернете, что у них проходит выставка в храме Мученицы Татианы при МГУ имени Ломоносова. Мы с однокурсницами пришли, посмотрели — и поехали в экспедицию.
Первая моя экспедиция была по Северной Двине — от Котласа до села Емецк, и она была скорее разведывательной — каждый день новая деревня и новый храм. Работы — в основном уборка: прибежали, собрали и вынесли десятки мешков мусора и птичьего помета, обкосили вокруг и поехали дальше. Тогда я впервые окунулся в мир Русского Севера и деревянного зодчества и рад, что знакомство произошло именно так. В ту поездку мне особенно запомнилась часовня в деревне Сакуленская. У нее перед входом была пристроена звонница на четырех столбах. Это было очень необычно, и тогда я еще не знал, что это единственная сохранившаяся звонница такого типа. Сейчас она, к сожалению, утрачена.
Работы в храме Трех Святителей, деревня Кадь, Архангельская область
Кадр: фильм «Северный свет»
За почти пятнадцать лет добровольческой деятельности мне удалось побывать во многих деревянных храмах и часовнях. Например, мы работали на севере Вологодской области, в селе Верховажье. Вокруг него сохранилось большое количество часовень, мы их обследовали, выгребали мусор, обкашивали, чтобы вслед за нами другие добровольцы могли уже заняться противоаварийными работами. Два года занимались часовней Зосимы и Савватия Соловецких в деревне Семеновской под Вельском. Интересно, что после работ на часовне сбылась моя давняя мечта — побывать на Соловках. Причем я не просто там побывал, а летал по работе несколько лет и зимой, и летом. А последние шесть лет мы работаем на часовне Георгия Победоносца в селе Хаврогоры. Построена она примерно в 1730 году и уникальна тем, что это одна из немногих сохранившихся деревянных шатровых часовен.
Нельзя сказать, что мы выбрали этот памятник, — это часовня выбрала нас. Мы с женой были в экспедиции в селе Меландово на Северной Двине, изучали шатровую деревянную Владимирскую церковь, искали аналоги. Узнали, что на другом берегу реки находится шатровая часовня, и отправились ее посмотреть. Часовня была в аварийном состоянии — стены покосились, кровля провалена. Но при этом она была маленькая, уютная, какая-то очень соразмерная человеку: когда рядом с ней или в ней находишься — понимаешь, что это старина.
Сначала мы хотели просто закрыть часовню от осадков — когда внутрь деревянного строения попадает влага, оно начинает быстро гнить. Совместно с отрядом «Вереница» перекрыли кровлю, вычистили мусор внутри часовни, вырубили кустарник вокруг стен. Но потом поняли, что часовня нас не отпускает. И продолжили работы.
Часовня состоит из двух объемов: более раннего основного объема, представляющего собой квадратный в плане сруб, на который установлен восьмигранный сруб, завершающийся шатром с главкой, и позже пристроенной галереи, интересной тем, что венцы, находящиеся ниже пола, у нее из бревен круглого сечения, а венцы выше пола — из бревен, протесанных на два канта, то есть стены у нее протесаны внутри и снаружи.
Первым делом мы выполнили основные плотницкие работы на срубе часовни, заменив или отреставрировав сгнившие фрагменты. Поправили кровлю, чтобы не текла, заменили сгнившие венцы. Это было непросто.
Высота срубной части — около восьми метров, пострадавшие венцы находились примерно посередине. Мы не хотели перебирать часовню, стремились максимально ее сохранить. Поэтому в течение трех лет разжимали сруб на разных уровнях, вытаскивали по нескольку венцов, реставрировали их и ставили обратно. Это очень трудоемкий метод
Но поскольку мы общественная организация и деньги на работы собираем сами, то всегда держим в уме, что может так случиться, что на следующий год у нас не получится приехать: будут, например, форс-мажорные обстоятельства или средств не соберем. Поэтому в конце экспедиции мы стараемся оставить объект не в худшем состоянии, чем он был до нас. Все, что сделано, — сделано до конца, стройматериалы — под навесом.
Сейчас второй год занимаемся срубом галереи, которая была пристроена к основному зданию предположительно в конце XVIII — начале XIX века. Точно так же вывешиваем и локально перебираем. Ремонт оконных рам, дверей решили оставить на потом — это можно сделать, когда будут готовы стены, полы, потолки.
В Хаврогоры мы ездим обычно летом на три недели. За годы работы на часовне у нас сложилась команда, ее костяк составляет человек 10-15, а всего за три недели экспедиции у нас бывает до 30 добровольцев. Часть из них, как и я, прошли школу плотницкого мастерства «Общего дела».
Работы на Георгиевской часовне официально считаются противоаварийными, но к их выполнению мы подходим со всей тщательностью, как если бы реставрировали храм. Например, стараемся сохранить историческую технологию работ: для черновой обработки, чтобы обрубить бревно или выпилить чашу, используем электроинструмент, а вот для чистовой отделки, как и в XVIII веке, используем скобели, колунообразные топоры, ручные рубанки.
Другой пример: когда мы обследовали часовню, думали, что она стоит на фундаменте из белого камня, только сильно разрушенном. Но однажды, переправляясь на пароме через Северную Двину, я увидел по берегам что-то белое. Думал, снег лежит. А это оказались выходы гипса. Местные пожилые жители рассказали, что раньше его применяли для фундаментов, и даже показали карьер. Выравнивая часовню, мы докладывали ее фундамент гипсом из этого карьера, соблюдая историческую технологию.
А вот материалы для реставрации дерева мы используем современные. Северные храмы срублены, как правило, из сосны. Но искать старые сухие бревна сложно, поэтому мы покупаем на лесозаготовительных базах бревно нужных размеров и характеристик.
Ильинский храм в Няндомском районе Архангельской области
Кадр: фильм «Северный свет»
Что касается местных жителей, то отношение к добровольцам у них настороженное. Когда мы впервые познакомились с ними, думали, что они староверы. Нет, просто северные люди — не очень общительные, особенно с незнакомцами. Поначалу они не понимали, что мы добровольцы, приехали сюда в свой отпуск, работать и жить в палатках за свой счет, спрашивали полушутливо: «Вы что, деньги тут отмываете?» Сейчас, когда за несколько лет познакомились ближе, вероятно, считают нас просто городскими сумасшедшими.
Местных жителей понять можно. В СССР верующих людей было мало, сейчас их в северных деревнях тоже немного. Поэтому местные подчас не видят в деревянных церквях и часовнях ценности ни как в культовых постройках, ни как в памятниках архитектуры. Я заметил, что они даже храмами их не всегда называют. К примеру, в Меландово две церкви — каменная и деревянная. Каменную местные жители называли церковью, а деревянную — клубом, потому что в советские годы там был клуб. В хаврогорской часовне некоторое время была мастерская, в которой мастер шил лодки. И местные так к ней и относились — как к лодочной мастерской.
На долгие сроки ничего не планирую — как бог даст. В 2010 году в Верховажье мы обнаружили часовню, на крышу которой завалилась маленькая звонница. Мы тогда ее сняли краном, поставили рядом, а часовню законсервировали. Было большое желание заняться ею, но часовня Георгия Победоносца перетянула на себя все наши небольшие силы.
В Верховажье звонница пока так и стоит. Но я планирую к ней вернуться.
Работа в «Общем деле» придает жизни цельность. Есть такой стержень в виде шатра часовни, вокруг которого можно строить и экспедицию, и жизнь. На Севере есть на что равняться: и на памятники деревянного зодчества, и на народ, который их сделал. Ведь в этих бревенчатых постройках, иконах, утвари выражалось их восприятие мира, их вера
Убирая мусор в часовне, мы нашли несколько спрятанных икон. Почти все с осыпавшимся левкасом, но одну из них — Господь с предстоящими — отвезли, распавшуюся на доски, в Москву специалистам, которые расчистили ее и закрепили красочный слой. Она оказалась XVIII века. Мастера, написавшие икону, не учились в институтах, а книг, возможно, читали еще меньше, чем мы, но это не картинка, не иллюстрация — это икона, с нее на нас смотрят лики. Для меня это одна из основных загадок — как они такую часовню построили, такую икону написали? Хочется если не дотянуться до этого, то хотя бы понять, как это возможно...
Храм в древне Козлы
Фото: Николай Гиляров
«С каждым новым храмом я становлюсь лучше — меньше ругаюсь, больше терплю»
Дмитрий Проненков, строитель-проектировщик, Тверь:
— По профессии я строитель, у меня своя компания, 20 лет занимаюсь проектированием многоквартирных домов и гостиниц в Твери. При этом мне всегда нравилось работать с деревом, дерево — живой материал, дает обратную связь. За неделю с топором я отдыхаю так, как за месяц не отдохну на пляже. А еще я с детства люблю походы, как в 1996 году отправился в лыжный поход, так и хожу: на Белое море, на Баренцево, в горы.
В 2019 году мы с супругой были в Москве в храме святителя Николая на Щепах. И там после службы познакомились с режиссером Николаем Гиляровым, снявшим фильм о проекте «Общее дело». Он пригласил нас на премьеру. Мы поехали, посмотрели кино, и я подумал: ничего себе, какие церкви стоят прекрасные! Все пути сошлись: я хочу работать с деревом, умею организовывать экспедиции, я человек верующий, прикоснуться к древним храмам для меня — это замечательно!
В 2020 году я отправился в первую экспедицию с «Общим делом». Это была поездка в деревню Ратонаволок (Погост) в Архангельской области. Там сохранился ансамбль их трех церквей: две каменные в честь Николая Мирликийского были в руинах, а деревянная 1723 года постройки, в честь апостолов Петра и Павла, еще стояла.
Когда мы приехали, Петропавловский храм был в аварийном состоянии. Крыша основного сруба и трапезной провалилась, алтарь сгнил, восьмерик, на котором стоял шатер, покосился, а в самом шатре за 300 лет тысячи и тысячи голубей оставили двухметровый слой помета.
В Ратонаволок наша команда ездила четыре раза. В первую экспедицию мы расчистили храм: вынесли все, что сгнило, и сохранили все, что можно было спасти: лемех, элементы подкровельного декора, карнизы… Затем положили на крыше новые стропила, дорубили слеги, покрыли храм консервационной кровлей, восстановили молниезащиту, наши девчонки счистили щетками со сруба грибок. Под конец положили новые полы из бруса.
Самым сложным в работах на Петропавловском храме было вычистить птичий помет. Храм высокий — 26 метров. В его шатре было небольшое ремонтное отверстие. Мы привезли строительный мусоропровод, затянули его наверх с помощью альпинистского снаряжения, и два наших парня — в респираторах, в очках, забрались в шатер и за пять дней пластиковыми ведерками из-под краски по 5-7 литров выгребли 25 тонн помета
Кроме Петропавловского, я участвовал в восстановлении еще двух храмов — на Лукострове в Карелии и в деревне Козлы Архангельской области. На Лукострове когда-то была деревня, она давно сгнила, но остался погост, храм Трех Святителей, перестроенный некогда из часовни в честь Илии Пророка. Основной сруб церкви был в руинах, а колокольня сохранилась прекрасно — только наклонилась, как Пизанская башня. Видимо, когда-то ее пытались завалить, чтобы разобрать на дрова или на зимовье.
На Лукостров было три экспедиции. Мы сколотили огромный плот, доставили по воде стройматериал, устроили консервационную крышу, отремонтировали ярус звона в колокольне. Есть надежда, что этим храмом займется музей-заповедник Кижи — они очень заинтересовались его колокольней XVII-XVIII века.
Лагерь добровольцев в деревне Козлы, Архангельская область
Кадр: фильм «Северный свет»
В Козлах же храм Покрова Пресвятой Богородицы стоит на берегу Двинской губы. Когда-то в деревне был рыбозаготовительный колхоз, но его весь разобрали на дрова. Та же участь могла ждать и церковь. Как и другие храмы, она была в аварийном состоянии: входная дверь сорвана, крыльца нет, крыша провалилась. За три экспедиции мы закрыли церковь новой кровлей, чтобы внутрь не текла вода, частично настелили полы, повесили дверь, обкосили траву вокруг и поставили навес для будущих экспедиций.
В Козлах под завалами сгнивших досок мы нашли покореженный металлический крест. Мы его нагрели, отбили на камне, выровняли, а один из участников экспедиции, художник Алексей, покрасил его золотой краской. Следующая экспедиция его установила
В первую свою экспедицию в Ратонаволок я поехал простым участником, во второй меня уже назначили командиром. С тех пор для волонтеров я — походный тамада: первым встаю, последним ложусь, организую лагерь, определяю порядок работ, отвечаю за безопасность. Жизнь в экспедиции у нас обычно строится так: в первый день мы ставим лагерь, и я сразу отряжаю трех-четыре мужчин ставить баню и туалет. Остальные ставят палатки, заготавливают дрова, наполняют водой канистры, девчонки устраивают кухню. Дежурные заполняют термосы — у нас всегда есть горячий чай, компот. На второй день осматриваем храм, решаем, что можем сохранить, что нужно убрать, я как инженер могу посидеть и подумать, какие конструкции нужно усилить и как. Затем приступаем к работе: выносим мусор, колотим доски, шкурим бревна, разбираем рухнувшие печи.
Часто делаем и дополнительную работу. Например, на Лукострове наши девчонки сделали уборку на заброшенном кладбище — выпололи сорняки, протерли оградки. А в Ратонаволоке мы поставили у храма информационную табличку: волонтеры сделали статью, фотографии, распечатали все на хорошей бумаге. После этого отец Алексей благословил везде ставить такие таблички: раз стенд есть — значит, храм не заброшенный, кто-то смотрит за ним.
Ремонтируя храм, мы заботимся не только о том, чтобы его законсервировать, предотвратив разрушение, мы стараемся оставить его в состоянии, пригодном для службы. В Ратонаволоке, например, мы сделали простейшую церковную утварь: стол, жертвенник, аналой, а через год привезли храмовые облачения — покровцы, скатерти, аналойники. Сейчас туда приезжает отец Роман, проводит праздничные службы, литургии.
Сретенский храм в деревне Козлы, Архангельская область
Кадр: фильм «Северный свет»
А вот с местными отношения складываются своеобразно. Они поморы — люди серьезные, чужих на своей земле не терпят. В начале экспедиции с добровольцами говорят сквозь зубы. Как-то раз к нам подошел местный мент, запретил строить туалет. Мы: «Как? Нас 20 человек, 10 дней... Куда — в поле бегать?» Он подумал, сказал: «Ладно, стройте, я его потом себе заберу». А в конце экспедиции всей деревней выходят и помогают грузиться. Говорят: «Вы единственные, кто приезжает и что-то делает». А еще я заметил, что если в деревне восстановлен храм, то и жизнь в ней оживает: в Ратонаволоке даже рынок недвижимости за эти годы начал формироваться, люди там стали дома покупать. И на Лукострове к храму местные водят экскурсии — туристов с рыболовных баз.
На следующий год я планирую организовать новую экспедицию — разведывательную. Проехать малой группой в четыре-пять человек по Архангельской области, без лагеря, с одной палаткой — посмотреть состояние храмов, выполнить мелкие ремонтные работы. Причем сделать это легче зимой — на снегоходе по замерзшим озерам.
Но вообще куда отец Алексей скажет, туда и поеду. Работа с деревянными храмами Севера благородна и благодарна тем, что это памятники человеческому труду. Восстанавливая их, прикасаешься к труду своих предков. Да, брошенных храмов много, но каждый год из этого множества две, три, пять построек возвращаются к жизни. Это меня тоже вдохновляет.
Однажды в Ратонаволоке в исчирканной за советские годы церкви меня как накрыло: эти стены слышали чтение Евангелия больше раз, чем каждый из нас за всю жизнь. Здесь молились тысячи людей, крестили, венчали, отпевали поколение за поколением. Там такая энергетика — не передать словами. И вот ты даешь этому месту возможность жить дальше
В обычной жизни я бы хотел чуть чаще ходить в церковь, чуть больше времени отдавать добрым делам. Работа в храме как раз и делает меня более чутким, более смиренным, более терпимым к чужим слабостям. Например, я вижу, что человек что-то очень хочет сделать, но совершенно не умеет. Мне гораздо проще надеть страховку и сделать это самому. Но я смиряюсь, объясняю — раз, другой, третий. И он делает, и у него получается. Я каждый раз в экспедиции поражаюсь, как 10-12 неопытных людей при правильном подходе могут выполнить такие объемы работы. Так что лично я с каждой экспедицией, с каждым новым храмом становлюсь лучше — меньше ругаюсь, больше терплю.
«Смотришь — просто, а на самом деле мастерство!»
Ильинский храм в Няндомском районе Архангельской области
Кадр: фильм «Северный свет»
Владимир Карабанов, режиссер фильма «Северный свет»
— С «Общим делом» меня познакомил режиссер Николай Гиляров, который сотрудничал раньше с отцом Алексеем. Николай много рассказывал о Севере — что там другой мир, другая природа, другие люди. И мне захотелось туда попасть, тем более что тема восстановления разрушенных храмов — завораживающая. Об этом нужно говорить, нужно привлекать к этому делу и добровольцев, и спонсоров.
Для меня это был необычный опыт. В первую экспедицию я ехал опустошенный. У меня был трудный и неудачный предыдущий проект, после которого в душе осталась дыра. И Север начал ее затягивать, наполнять чем-то другим — осмысленным, добрым, гармоничным.
Прежде всего меня удивило, что многие храмы находятся в безлюдных и труднодоступных местах. Например, чтобы попасть в деревню Козлы зимой, надо ехать с проводником четыре часа на снегоходе, летом можно доплыть по морю, но в очень короткий период — пока нет штормов. Добраться до храма, все преодолев, зафиксировать его в кино, передав эмоции, — это само по себе награда.
Произвела впечатление приподнятая атмосфера в экспедициях. С одной стороны, это трудовой лагерь — ребята-добровольцы работают, поют песни по вечерам у костра, шутят, радуются друг другу. С другой, каждый день у них начинается и завершается молитвой, потому что все понимают: они восстанавливают храм, это миссия.
За короткое время волонтеры успевают проделать большую работу — не только отремонтировать храмы, но и обустроить лагерь, в том числе и для будущих экспедиций. В Козлах, к примеру, они за день сделали беседку с огромным столом. Я все ходил, смотрел: вот бы мне такую на дачу! Смотришь — просто, а на самом деле — мастерство!
Кстати, многие в экспедиции берут с собой детей, особенно подростков, чтобы вырвать из агрессивного информационного поля, приучить к труду. Я тоже в одну из поездок брал семилетнего сына. Он был удивлен: куда ни приезжаем, нас встречают, кормят, подвозят. К нему относятся как к маленькому мужичку, поручают работу, даже за штурвал один раз на катере поставили. Он спрашивал: «Папа, у вас везде друзья?»
Храм Иоанна Златоуста в деревне Саунино, Архангельская область
Кадр: фильм «Северный свет»
Много мы разговаривали и с местными. Люди живут рядом с разрушенным храмом, но восстановить его своими силами средств нет, да и не знают как. А тут волонтеры приехали, начали ремонт, и местные через какое-то время говорят: «Как так, мы же и сами могли! Исправят — не исправят, может, поздно уже?» У кого-то слеза наворачивается. Вот эти живые эмоции и нас тоже меняют. Становишься человечнее как-то, осмысленнее.
Мы видели эти храмы в плачевном состоянии. Порой в них заходить было страшновато, потому что непонятно, в какой момент он сложится. Но потом оказывалось, что за короткое время можно и венцы поменять, и опорные балки, и пол выложить новый. И храмы оживали. Если деревянные постройки можно сравнить с людьми, то это как если бы человек болел, а затем выздоровел
Я рад, что мне удалось внести свой вклад в дело возрождения северных храмов. Мы, кинематографисты, не руками работаем, мы фиксируем: показываем людей, которые восстанавливают часовни и церкви, обращаем внимание на саму проблему. При этом рассказываем о ней не в том смысле, что «беда-беда», а что ее можно решить и есть люди, которые уже ее решают. Деревянные храмы Русского Севра — это часть нашей культуры, нашей цивилизации. Если их не будет, то и нас можно будет сдуть, как тлен…