По официальным данным Министерства обороны РФ, с посттравматическим стрессовым расстройством (ПТСР) после боевых действий возвращаются 20 процентов военных. А согласно последним заявлениям президента России Владимира Путина, всего в зоне проведения специальной военной операции (СВО) находится более 700 тысяч военнослужащих. И, вероятно, после завершения конфликта психологическая поддержка понадобится десяткам тысяч бывших военных и членов их семей. Что такое ПТСР и каковы особенности реабилитации военных с этим синдромом, «Ленте.ру» рассказал клинический психолог, курирующий направление психологической помощи в волонтерском проекте «Личный Состав», Никита Грачев.
«Лента.ру»: Как современная психология определяет ПТСР?
Никита Грачев
Фото: предоставлено героем материала
Никита Грачев: ПТСР — это в первую очередь медицинский термин. В массовую культуру он попал, потому что все больше людей сейчас интересуются психологией. Но это на самом деле настоящий медицинский диагноз.
И в принятой в России МКБ-10, и в принятой в США DSM-V перечислен конкретный набор критериев. Им должен соответствовать пациент, чтобы врач-психиатр мог диагностировать это расстройство.
Каковы эти критерии?
В последней редакции DSM-V выделяют четыре категории критериев.
Первая — это наличие флешбэков, то есть каких-либо воспоминаний или мыслей, которые вызывают негативные эмоции, вторгаясь в сознание человека против его воли.
Подобные воспоминания вторгаются в текущую жизнь, заставляют снова переживать травматическую ситуацию, и человек снова ощущает себя так, как это было тогда
Сильные эмоции выражаются вплоть до физиологических реакций. У человека увеличивается пульс, появляется потоотделение, вырабатывается адреналин.
Второй критерий — наличие реакции избегания на определенные ситуации. Это уже следствие флешбэков.
Люди совсем не глупы: когда мы понимаем, что те или иные вещи вызывают у нас травматичные воспоминания, мы пытаемся их избежать
Классический пример таких реакций — избегание громких звуков, которые могут напоминать о взрывах или стрельбе. После чеченских кампаний многие ветераны избегали случайных предметов на земле, ведь боевики часто маскировали под них фугасы.
Многие даже старались не ходить по земле, а только по асфальту. В городах они избегали широких улиц, которые могли простреливаться.
Палата в 426-м военном госпитале Министерства обороны РФ в Самаре, Россия
Фото: Сергей Тарасов / РИА Новости
А что еще важно для определения ПТСР?
Еще одна категория — это депрессивные симптомы. Они не считаются полноценной депрессией, но тем не менее схожую картину мы наблюдаем у людей в подобном состоянии.
Прежде всего это ангедония — сниженная способность получать удовольствие от тех вещей, которые раньше его приносили
Кроме того, к депрессивным симптомам относится низкая самооценка, восприятие себя как испорченного, грязного, а также снижение настроения и в принципе активности нервной системы, упадок сил и энергии.
Наконец, последняя категория критериев — повышенный уровень тревожности. Даже если человек не сталкивается с флешбэками и избегает ситуаций, в которых они могут возникнуть, он чувствует повышенное напряжение. И оно может проявляться, к примеру, в панических атаках.
При наличии достаточного количества симптомов из четырех категорий, а также психотравмирующих событий пациенту можно ставить диагноз ПТСР
Единый центр поддержки участников специальной военной операции и членов их семей в Москве, Россия
Фото: Кристина Кормилицына / РИА Новости
А какие события называют психотравмирующими?
Психологическая травма — это реакция на событие, а не само событие. В этот момент человек переживает сильный страх, ужас или чувство беспомощности именно вследствие события, угрожающего физической или психической целостности человека или его близкого.
Разумеется, это все связано не только с военными: ПТСР встречается у жертв любого насилия
Более того, ПТСР может возникнуть даже у свидетелей серьезного насилия. В психологии ввели для этого особый термин — «травма свидетеля».
Звучит как то, что сопровождало человечество всегда... Почему тогда о ПТСР заговорили сравнительно недавно?
Конечно, люди, которые имеют психологические нарушения, в том числе серьезные, так или иначе существуют в нашем обществе. Мы с ними сталкиваемся периодически, и это вполне нормально.
Люди с психологическими проблемами были, есть и будут всегда, вне зависимости от СВО или других конфликтов
Но нужно помнить, что психология как наука получила свое развитие относительно недавно. К примеру, после Вьетнамской войны в США уже было достаточное количество психологов, которые начали систематизировать то, с чем приходили к ним клиенты. И врачи пытались понять причины этого состояния.
Разумеется, после любого военного конфликта в истории появлялось множество травмированных людей. Просто теперь, как, кстати, и с заболеваниями раком, улучшилась диагностика.
После Второй мировой войны миллионы людей страдали ПТСР, но им было не к кому обратиться со своими проблемами
Впрочем, даже после Вьетнама диагноза ПТСР изначально не было. Первое время «вьетнамский синдром» считали исключительно культурным феноменом.
Мужчина, призванный на военную службу в ходе частичной мобилизации, направляется на курс подготовки и боевого слаживания подразделений, Севастополь, Россия
Фото: Константин Михальчевский / РИА Новости
Это напоминает то, что у нас говорили об «афганском синдроме», связывая его с тем, что война не воспринималась солдатами как справедливая…
Не думаю, что так говорить рационально. Конечно, если у человека есть идеологическая мотивация идти на войну, то он будет легче переносить стресс, это помогает психике справиться с нагрузкой.
Уверенность в том, что солдат на войне защищает правое дело, не гарантирует абсолютную защиту от ПТСР, потому что его вызывают травматические события
Представим, например, что человек находится под артиллерийским обстрелом и практически ничего не может сделать, чтобы увеличить свои шансы на выживание. Он только ждет, надеется и молится.
В этот момент он не может контролировать ситуацию и даже собственную жизнь — она может оборваться в любую секунду. А для психики это крайне высокая стрессовая нагрузка.
Почему?
Нам очень важно ощущать контроль над своей жизнью. К примеру, если нам сейчас станет неприятно продолжать этот разговор, то мы в любой момент можем прерваться, выйти из комнаты, попить кофе.
Чаще всего у нас есть какой-то диапазон действий, которые мы можем совершить, чтобы снизить уровень стресса или избавиться от него.
Травматическая ситуация лишает нас этого диапазона действий. Она буквально говорит, что сейчас ты можешь только терпеть
Именно поэтому, кстати, ПТСР и возникает у жертв насилия. Такая ситуация лишает нас контроля. Мы понимаем, что наша жизнь зависит буквально от случайности. Именно через потерю контроля над нашим существованием насилие травмирует нашу психику.
Военнослужащие штурмовых подразделений 27-й мотострелковой бригады 1-й гвардейской танковой армии группировки войск «Запад» Вооруженных сил РФ отрабатывают приемы штурма опорного пункта противника
Фото: Евгений Биятов / РИА Новости
При этом ПТСР часто объясняют тем, что солдаты постоянно убивают... Это тоже справедливо?
Отчасти это так. В нашей культуре убийство неприемлемо.
Даже в боевой обстановке с непосредственной угрозой для жизни многие не могут перебороть внутренний блок на убийство
Те же, кому удается это сделать, действительно могут получить психологическую травму. Ведь им приходится буквально совершить насилие над собой, переступить через ценности, которые он всю жизнь постулировал. Это насилие над собой — и оно тоже может быть травмирующим.
Солдат можно как-то подготовить к получаемому в ходе боевых действий стрессу? Казалось бы, даже обычная общевойсковая подготовка может дать больше контроля над ситуацией, об утрате которого вы говорили…
На уровень получаемого стресса она никак не влияет. Это сугубо внешняя переменная.
Но она влияет на уровень готовности к этому стрессу, дает больше психологических ресурсов, чтобы с этим стрессом справиться
Стресс всегда идет в противовес тому ресурсу, который мы имеем сейчас. Представьте свой обычный рабочий день. К его концу можно вымотаться и устать, но у вас будет время на восстановление.
А теперь представьте, что вы все еще занимаетесь своими обычными обязанностями, но на протяжении пары дней, без сна и отдыха. Делаете вроде бы все то же самое, знакомое и привычное, но ресурс постепенно заканчивается, поэтому приходится работать лишь на морально-волевых.
Так возникает стресс, которого обычно нет: ресурс закончился и стресс начала вызывать даже обычная деятельность
Участники специальной военной операции на церемонии открытия II Международного фестиваля документального кино «RT.Док: Время героев», Москва, Россия
Фото: Рамиль Ситдиков / РИА Новости
Но подготовка военнослужащих как раз должна увеличивать количество ресурса, не так ли?
Да, совершенно верно. Очень простая бытовая аналогия — драться в первый раз в жизни или заниматься единоборствами. Во втором случае драка все еще будет стрессовой ситуацией, но это не тот стресс, который нас сломает.
Правда, подготовить человека к тому, что в него будут летать снаряды и мины и даже стрелять, гораздо сложнее, чем к удару в лицо. Это достигается только опытом.
Обстрелянный солдат тем и отличается от необстрелянного, что у него уже был опыт нахождения в ситуации, где у него отнимают контроль над собственной жизнью
Эта ситуация возникала несколько раз, и после нее он остался жив. Конечно, она не стала для него приемлемой, но, скажем так, по крайней мере понятной.
Поэтому при подготовке, например, в частной военной компании (ЧВК) «Вагнер» новобранцев уже в условиях полигона обстреливали в окопах боевыми минами. Конечно, такая подготовка очень рискованна, может произойти что-то трагическое, но благодаря этому люди легче справляются с реальными стрессовыми ситуациями во время боевых действий.
Ты говоришь себе: «Ага, это все еще опасно, все еще страшно, но я такое уже испытывал и все кончилось хорошо, нужно сейчас собраться и делать то, чему меня учили»
Такая подготовка позволяет сместить фокус с эмоций и переживаний на то, что уже зависит от человека.
Военнослужащий 155-й бригады морской пехоты Тихоокеанского флота РФ группировки войск «Север» во время отработки боевого слаживания в Курской области, Россия
Фото: Сергей Бобылев / РИА Новости
А как меняется отношение к насилию у людей с ПТСР?
В массовом сознании существует стереотип, будто людям, которые часто сталкивались с насилием, например, на войне, проще самим решиться на него снова. И конечно, все это небезосновательно.
Когда насилие становится привычной частью жизни, отношение к нему проще, но это не означает, что человек часто будет сам его применять
Ветераны в этом плане как раз те люди, которые, возможно, менее склонны к насилию: в их жизни его и так было слишком много и они не хотят, чтобы оно возвращалось.
Именно ветераны Вьетнамской войны были важной частью антивоенного движения. Конечно, для них насилие было привычным, психологическая граница в готовности его применить была меньше. Тем не менее они все равно не хотели больше с ним сталкиваться.
Как полученный стресс влияет на мирную жизнь ветеранов?
По моему опыту самые важные изменения происходят в социальном плане. Это тоже важная часть ПТСР, которая, к сожалению, не так подробно описана в диагностических материалах, хотя я ее часто вижу в своей работе.
После войны восприятие других людей очень сильно меняется: их начинаешь делить на тех, кто там был, и тех, кто там не был
Мы всегда формируем социальные взаимодействия на основе похожести с другими людьми. Общность интересов создает общность переживаний.
Война — это очень яркий опыт переживания. И те эмоции, которые люди испытывают на войне, очень специфичны.
Это ведет к ошибке черно-белого мышления, к жесткому делению мира на тех, кто способен эти переживания понять, и неспособных на это
Кроме того, все проблемы и переживания гражданской жизни воспринимаются как мелкие и несерьезные. Все серьезное было там, где каждый день приходилось сталкиваться со смертью.
Подобный диссонанс отношения к разным вещам мешает формировать социальные взаимоотношения, причем даже с теми людьми, с кем раньше они были сформированы. Это буквально разный опыт проживания реальности.
Раненый военнослужащий в кабинете психолога во время реабилитации в центре социального обслуживания населения в городе Волжском Волгоградской области, Россия
Фото: Кирилл Брага / РИА Новости
Как тогда специалисту выстроить работу с пациентом с ПТСР?
Контакт выстраивается с трудом. Это очень большая тема, я регулярно с этим сталкиваюсь. Мы постоянно обсуждаем процесс с другими психологами, говорим о сложных клиентских кейсах, устраиваем интервизии.
Безусловно, человек, который не был на войне, до конца не поймет того, кто там был, но все мы люди и все имеем что-то общее
Всем нам, например, не нравится испытывать тревогу и нравится, когда нам хорошо. Специалист может в этом помочь. Хотя, конечно, было бы проще, если бы у нас были психологи с военным опытом, но я таких психологов попросту не знаю.
Сложности начинаются уже на том, что человек с ПТСР не может поделиться своими переживаниями. Ему кажется, что его не поймут, нет валидации его переживаний.
Возникает мысль: «А, ну раз меня не понимают, я не такой, как они, они не такие, как я»
Это уже не психологическая проблема, а социальная. Ветеран тогда идет к другим ветеранам, потому что там может получить должное сопереживание.
Военнослужащий Вооруженных сил РФ на пасхальном молебне в блиндажном храме в Запорожской области
Фото: Константин Михальчевский / РИА Новости
Это может стать настоящей проблемой?
Если выбирать между отсутствием социального круга и ситуацией, где он все-таки есть, то второе однозначно лучше. Там, где ветеранские сообщества есть, человек может получить сопереживание и сам его кому-то дать, а это ведь не менее важно.
Конечно, это может вести к своеобразному «окукливанию», когда только в ветеранском окружении человек чувствует себя понятым и принятым, что не способствует обратной социализации.
Получается, что люди раз за разом снова переживают свою травму и никак не движутся к ее преодолению
А насколько эта проблема опасная?
Это зависит от работы с ветеранами. Очень хорошо, что у нас есть программы вроде «Времени героев». Там люди, во-первых, находятся в окружении своего же круга из ветеранов, а во-вторых, она постулирует те ценности, за которые они воевали.
Ветеранам надо показать, что и в гражданской жизни они могут помогать людям, служить своей стране
Кажется, что это банально, но отлично работают такие вещи, как встречи с детьми. Ветераны видят, что важные для них ценности откликаются в других людях. Именно это помогает искать в мире свое место, уже не связанное с войной.
То есть самое главное — это дать ветеранам возможность переосмыслить свои ценности?
Не столько переосмыслить, сколько применить к новой сфере деятельности.
Такие ценности прогрессируют, начинают проявляться в новых обстоятельствах, в новой обстановке. Человек адаптирует свой прошлый опыт к новой жизни, интегрируется в нее.
Старый травматический опыт становится подспорьем, которое позволяет понять, что и ради чего ты делаешь